Пароль — Родина - Лев Самойлов

— Свет! — скомандовал Карасев.

Самсонов выскочил из-за печки и поставил на стол огарок свечи. Лицо старика было бледным, губы что-то шептали, и он даже трижды перекрестился.

Карасев взглянул на офицера. Тот, вытаращив белесые выпуклые глаза, трясся мелкой дрожью и о ужасом глядел на вооруженных людей. Его пистолет и четыре гранаты уже перекочевали в карманы партизан.

С печи свешивались головы старухи и дочери лесника Сони. Карасев успел заметить, что лицо ее было испачкано сажей, и, догадавшись о хитрости девушки, улыбнулся. Она ответила ему слабой, неуверенной улыбкой.

Терехов, успевший обыскать карманы пленного, подал Карасеву бумажник. Развернув офицерское удостоверение, Карасев прочитал фамилию майора — фон Бибер! Эта фамилия ему показалась знакомой. Где он слышал ее?

И тут же память подсказала: 1939 год. Перемышль. Немецкие войска покидают Западную Украину. Только что по улицам Перемышля, а затем по мосту через реку Сан протопал последний немецкий батальон. Впереди шагал длинный, как журавль, обер-лейтенант, а сбоку по тротуару, деревянно выбрасывая ноги в лакированных сапогах, шел капитан — командир батальона. Фамилию этого капитана — фон Бибер! — все время с гневом и презрением повторял польский учитель Тадеуш Кияковский, пытаясь рассказать «пану радзецкому лейтенанту» Карасеву о случившемся несчастье. Да, старик Кияковский, мешая польские и русские слова, на чем свет проклинал своего квартиранта, любившего комфорт и философские рассуждения о превосходстве и величии нордической расы, а перед уходом укравшего у старого учителя все фамильные драгоценности.

Неужели это тот самый фон Бибер, хлестнувший перчатками по лицу польского учителя и прошагавший через мост на западный берег реки Сан? Правда, Кияковский называл фон Бибера капитаном. Но с тех пор прошло два года, и фон Бибер, возможно, выслужил новый чин.

Насмешливый огонек блеснул в глазах Карасева, и, нагнувшись к самому лицу «языка», он произнес несколько слов:

— Перемышль? Сан?.. Пан Тадеуш Кияковский.

Майор вспомнил. Утвердительно и даже, как показалось Карасеву, радостно закивал он головой.

Да, это был тот самый Бибер, с которым Карасев свел заочное знакомство еще в 1939 году в Перемышле. С тех пор капитан, видимо, без особых трудностей прошел или проехал по многим странам Европы, заслужил фашистский железный крест, чин майора и, наконец, попал под Москву, пополнив польское, чехословацкое или французское меню русскими блюдами. Он не изменил своим старым привычкам к обильной пище и комфорту. Возможно, майор надеялся в скором времени попировать в лучших русских ресторанах и понежиться на кроватях комфортабельных московских гостиниц. Но, увы! Здесь, на Восточном фронте, вся его карьера лопнула, как мыльный пузырь. Он попал в руки русских партизан и теперь лежит связанный и беспомощный, еле сдерживая рвущуюся из желудка тошноту.

«Бывают же такие неожиданные встречи», — подумал Карасев и сказал негромко Терехову:

— Старые знакомые!

Терехов так и не понял короткой и загадочной реплики командира, а у того не было времени сейчас рассказывать о давнем происшествии в Перемышле. Он подошел к леснику и пожал ему руку.

— Спасибо, отец, за помощь.

— Спасибо и зам, — ответил лесник, косясь на связанного майора. — Только как же теперь? С вами подаваться в лес?

— Нет, там помоложе и покрепче найдутся.

— Ну, а нам — пропадать?

— Зачем же? Будем надеяться на лучшее. — Он на минуту задумался. — Скоро сюда, наверное, немцы пожалуют. Начнут тебя допрашивать — тверди, что ничего не знаешь, напугался сам до смерти, да еще, мол, связали тебя, чтобы не успел донести на партизан.

По распоряжению Карасева всю семью Самсонова связали веревками (правда, не очень туго). Когда Терехов обвязывал дочь лесника Соню, он озорно оскалил зубы и не удержался от шуточных комплиментов:

— Эх, какую красавицу здесь оставляю. Лесную царевну!.. Простите, товарищ царевна, вам не больно?

— Больно! — пытаясь улыбнуться, ответила Соня.

— В таком случае, милль пардон, как говорят французы. Одним словом, приношу свои извинения. Ефрейтор Илья Терехов!

И он стал по стойке «смирно» — неугомонный, черноволосый, с тонким загорелым лицом и острым носом с горбинкой.

— Нашел время для шуток, — укоризненно заметил Горбачев. — Делай дело, а языком не трепись.

— Ну, вот еще, — обиделся Терехов. — Шутка всегда к месту, без нее пропадешь или засохнешь.

— Скорее! — прервал его Карасев. — Будьте здоровы. — Он поклонился семье лесника. — Еще раз спасибо, папаша!

Неожиданно майор заупрямился и не пожелал передвигаться на собственных ногах. Обозленный тем, что так бездарно попал в плен именно тогда, когда с часу на час ожидалось падение большевистской столицы и въезд фюрера в Москву, фон Бибер начал отчаянно сопротивляться. Тогда партизаны по приказу Карасева взяли майора «под локотки», но он повис на руках тяжелым грузом. Выход нашел могучий Карпиков. Без особых усилий он одним движением взвалил офицера на спину, как куль с мукой, и пошел вперед.

Через метров двести «езда» на спине надоела Биберу, и он покорно — «О, майн готт!» — пошел дальше сам, понурив голову и не глядя по сторонам.

Перед уходом Терехов и Киселев по распоряжению Карасева полностью «раскулачили» легковую машину майора, и она — без электрической проводки, с разбитым аккумулятором, сломанным управлением и проколотыми скатами — превратилась, как выразился Илья, в «гроб на колесах». В этот «гроб» запихнули трупы двух немецких солдат.

— Вот что, ребята. — Карасев неожиданно остановился. — Илья, — скомандовал он, — айда обратно. Развязывай свою лесную царевну и ее родичей. Незачем их на съедение фашистам оставлять.

— Правильно, командир! — прогудел Карпиков. — Отправим их к Паршутиным под Терехунь. Там и схоронятся.

На том и порешили.

ПОСЛЕДНИЙ ПУТЬ ТАНИ

В условленном месте, недалеко от партизанской базы, Карасева и остальных участников ночной операции ждала специальная группа. Она должна была переправить захваченного «языка» через линию фронта и доставить его в штаб семнадцатой дивизии к генералу Селезневу. Выполнить это задание было поручено трем офицерам-чекистам, ставшим бойцами партизанского отряда, — Лебедеву, Кирюхину и Шепилову.

Лебедев внимательно сквозь темноту вглядывался в пленного. Длинноногий, с прыгающими губами и испуганными бегающими глазами, в мятой перепачканной шинели и нахлобученной по самые уши фуражке с высокой, на немецкий манер, тульей, он выглядел настолько смешно, что Лебедев не удержался и насмешливо проговорил:

— Гутен нахт, герр майор!.. Как вам нравится это приятное путешествие?

Вторую часть фразы фон Бибер не понял и беспомощно заморгал глазами.

— С непривычки его все тошнит, — отозвался Карликов, на могучую фигуру которого немецкий майор все время боязливо поглядывал.

— Да, это ему не в лесничевке сало жрать да шнапс попивать, — заметил Шепилов. — Ну что ж, не будем терять времени.

Коротко допросив пленного, разузнав основные необходимые данные об окружающей обстановке, Карасев распорядился:

— Давайте, двигайтесь.

Приняв пленного, группа двинулась к линии фронта. В лесу металась пурга, снежные хлопья слепили глаза, ноги проваливались в ямы и канавы, прикрытые свежей белой пеленой, посреди которой чернели силуэты деревьев. Но офицеры упорно шли вперед, ведя за собой спотыкающегося и дрожащего фон Бибера. Ему развязали ноги, а руки по-прежнему были скручены за спиной. Кляп изо рта вынули, но выразительными жестами предупредили, что при малейшей попытке кричать снова забьют тряпку в рот.

Для того чтобы добраться до сторожевого охранения передовых частей дивизии, надо было переправиться через реку Нара. Подступы к берегам Нары немцы во многих местах заминировали, поэтому приходилось, как потом, шутил Лебедев, «исполнять танец смерти». И все же до берега добрались благополучно, ни разу не натолкнувшись на гитлеровцев. От напряжения все взмокли и дышали как загнанные кони.

— Что же дальше делать будем? — прошептал Кирюхин и выругался.

Действительно, партизан ожидал неприятный сюрприз: Нара замерзла только у берега, да и то была покрыта тонкой кромкой льда. Дальше темнела чистая вода. О переходе по льду не могло быть и речи. Как же в таком случае переправиться на другой берег, где их ждали, где должен был находиться специальный пост, выставленный капитаном Накоидзе.

Лебедев спустился еще ниже к Наре, приложил руки рупором ко рту и протяжно, по-волчьи несколько раз завыл, длинно, надрывно. Сделал перерыв и завыл снова.

Именно так он должен был дать знать о себе и товарищах. Просигналить огнем опасно, кричать рискованно.